Аглая Набатникова родилась в Новосибирске в 1982 г. Окончила ВГИК по специальности режиссёр. Автор короткометражных и среднеметражных фильмов (“Юнгфрау”, “Нимфа”, “Утюг”).
Публикации прозы – в коллективных сборниках “Я научила женщин говорить” (второй выпуск, 2017), “Новые писатели” (2018). Авторский сборник Аглаи Набатниковой “Рехилинг” издан дважды (2018 и 2019).
Член Союза российских писателей. Живёт в Москве.
Моралист
На мне синее платье. С блёстками. Я звезда двадцатых. Это производит впечатление. Вокруг шумят пальмы, ветер сильный – на остров идёт тайфун.
– В прошлом году тоже обещали, – Зельдин – сверкают голубые глаза навыкате – ставит на стол сковороду с дымящимися креветками. – Не забудьте соус, это очень важно!
– Сколько лет ты зимуешь на острове? – Я знаю, что Зельдин ищет девушку, а я привезла двух. Надо представить Зельдина подругам.
– Да он сам не помнит, – подаёт голос вечно пьяный человек по кличке Джексон. Он лежит на коленях у толстой девушки в очках, известной в узких кругах татуировщицы. Джексон хочет обесценить Зельдина перед гостьями. Тому и так непросто – некрасив, небогат и не обаятелен. Зато активен, услужлив. И готовит прекрасно! Соус великолепен. Как хорошо, что Иммануил спит.
– Где же Иммануил? Я о нём премного наслышана, – красавица Катя, пшеничные волосы, попа-орех, и лисьи раскосые глаза. Катя не знает, как Иммануил издевается над Зельдиным, Зельдин про себя сто раз перекрестился, что Иммануил отдыхает в своих покоях от передозировки.
– О нём все наслышаны! Это же культовый персонаж питерского андеграунда! – Джексон имитирует утомлённость жизнью, тонкую душевную конституцию, для меня же он островной алкоголик, сдающий однушку на родине. Таких в Тайланде грустная толпа у каждого «Севен-элевен» – двадцать четыре часа.
– Мне скучно, – сестра Кати, девушка-программист, как правило, говорит бестактности и не вовремя. У неё длинные ноги и гладкая кожа, но слишком большой нос и скованная мимика человека, постоянно обдумывающего впечатление, которое он производит.
– Тсс, у хозяина день рождения! – Катя тычет пальцем в спину Зельдину, она не помнит, как его зовут. Никто не помнит.
Над нами колышутся от ветра традиционные шарики-фонарики из бумаги. Джексон включает со своего айфона транс. Басы ударяют в поле для мини-гольфа, расположенное у крыльца. В темноте проступают игрушечные домики. Колонки у ребят что надо. Правда, с девушками это не помогает. Кажется, Зельдину понравилась Катя, он бежит поднести ей ещё блюд. Кому же не понравится Катя? Глупый Зельдин, его вариант – девушка-программист или толстая татуировщица, но Зельдин не осознаёт.
– А что у вас за значок? – программиста привлекли мигающие огоньки на груди Джексона и татуировщицы. Та молчит, уткнувшись в айфон.
– Чтобы не потеряться в Раю, – голос у татуировщицы хриплый и прокуренный. Иммануилу она набила на ноге Пушкина с пистолетом – очень коряво, зато идея.
– Рай это клуб? – программист недавно приехала и всем задаёт глупые вопросы. Катю это очень тяготит, она незаметно закатывает глаза. Меня не тяготит ничто, я сижу в облаках марихуаны.
С очередным порывом ветра мою кожу обдаёт горячая волна, вытягивается позвоночник, расширяются ноздри, впитывая терпкий запах, я глохну: на пороге мужской силуэт. В сумерках не видно лица, но я уже знаю, что влюблена. Что происходит?
– Валера, – констатирует Джексон.
Господи, какое ужасное имя. Я влюблена в человека по имени Валера, немыслимо. У Валеры широкие плечи с рельефом, жёлтая синтетическая майка с футбольным номером и умные карие глаза.
– Пока ехал, два байка поменял.
– Ломались?
– Да, застревали, ломались, но я зачем-то приехал. – Валера ставит на стол бутылку виски и, наконец, замечает меня.
– Да потому что тут твоя судьба! Теперь точно женишься! – Джексон, как любой тролль и нелюдь, прекрасно подмечает направление сил под покровами.
Я усиленно дымлю трубкой.
– Наркотики – зло, – констатирует Валера, строго глядя на меня.
Я киваю и ухожу на кухню, вглубь дома. Валера как бы невзначай догоняет меня.
– Извини, я не хотел тебя обидеть, – Валера наливает воду из большой пластиковой бутыли и протягивает мне стакан. Как он узнал, что я хочу пить?
– Красивое платье, – он смотрит мне прямо в глаза, это так порочно, я чувствую слабость в ногах и опираюсь о стену.
Он меня заметил, заметил. Как жаль, что я не могу сказать ни слова. Я кукла в руках стихии, пустоголовая кукла, динь-дон.
– Ладно, если чего-нибудь захочешь, скажи: я всё в этом доме знаю. – Валера удаляется, стрельнув ещё раз глазами через плечо. Выглядит так, будто он долго репетировал перед зеркалом.
– Иммануил, вставай! Иммануил, я уезжаю! – я трясу гору мышц, покрытую татуировками. У Иммануила длинные кудрявые волосы, они свисают до пола как у русалки. Я не включала свет, но хорошо вижу в темноте: рядом с Иммануилом стройные женские ноги, торчат из-под одеяла. На ногтях по фиолетовому фону цветут золотые ромашки. Нейл-арт, какая пошлость.
– Иммануил, это Пульхерия, где моя трава?
Иммануил приоткрывает один глаз:
– В углу, в торбе. Возьми один пакет, – застонав, он переворачивается. Откровенно говоря, в комнате пахнет как в зоопарке. Я оставляю дверь открытой, чтобы кумар выходил.
– Что у тебя в руках? – это ревнивый Зельдин. Он влюблён в Иммануила, как часто бывает со слабыми парнями. Они принимают горячее участие в жизни авторитетного друга, за неимением своей. А ведь Зельдин работает на Байконуре, он инженер ракет! Казалось бы, серьёзные люди. Нам всем за тридцать, но живём мы по-прежнему в старших классах школы, ничего нового с тех пор я не видела. Всё те же красавицы, популярные парни и их неуверенные вассалы.
– Не видишь, наркотики! Двадцать граммов! – говорю я нарочно громко. Зельдин шарахается и выпучивает глаза. Все знают, что Иммануил дилер, но говорить об этом не принято.
Появившись на веранде, я пританцовываю и широко улыбаюсь подруге. Валера приклеился ко мне взглядом. Он пьёт виски и болтает с Джексоном. Мне нужно срочно сбежать, в присутствии этого парня я теряю власть над собой, это меня нервирует: я дёргаюсь как лошадь, прижав уши.
– Катюня!
– Ты прекрасна, дорогая! – говорит Катя расслабленным голосом и гладит мои загорелые ноги, двигающиеся в танце. Друг – это гештальт, образ: чем приятней гештальт, тем крепче дружба, поверьте.
– Нам пора.
– Не надо так быстро уезжать, – говорит Валера и от смущения проглатывает всё содержимое стакана.
– Тайфун же, останьтесь! – бормочет Джексон.
– Ты сам знаешь, что тайфун – это байка, – сипит татуировщица. Она единственная рада, что мы уезжаем.
Порыв ветра роняет пустую пластиковую посуду со стола.
Девочки идут за мной гуськом к припаркованным байкам. Программист оборачивается и улыбается Зельдину как умеет.
– Я хочу подняться с вами на гору Као Ра! – кричит она. – Я слышала, вы пойдёте послезавтра! Я буду здесь в семь часов! Возьму кружку-ложку-нож!
Зельдин провожает до ворот, грустно смотрит на Катю, ловко перекидывающую ногу над байком. Тряхнув шикарной гривой, Катя застёгивает шлем.
– Как вы мало посидели, – бубнит Зельдин. – Заглядывайте ещё! Рецепт соуса я дам. В креветках это главное!
Мой байк упал от ветра. Чёрт. Почему именно мой. Ах да, подножка увязла в грязи. Я поднимаю розовую блестящую машину со стороны земли, пользуясь рулём как рычагом: так легче. Корячусь в наряде Марлен Дитрих. Уехать красиво не удалось. Взгляд Валеры прожигает мне спину – он вышел на крыльцо и следит. Когда я трогаюсь за девочками последней, он делает неуверенные шаги вслед, как принц за Золушкой.
* * *
Мы плюхаемся на подушки: это ресторан у океана. Играет Massive Attack. Звенит от ветра колокольчик. Бегают, путаясь в выброшенных на берег водорослях, дети.
– Чего мы вообще сорвались, там хоть мужики были, – Катя специально наняла няню для своего сына, чтобы погулять с подругами.
– Кто тебе понравился? – я отхлёбываю безалкогольный мохито.
На берегу зажигают факелы; начинают стучать в барабаны уличные музыканты.
– Мне никто не понравился! – констатирует сестра-программист.
Мы с Катей переглядываемся. Мы пройдём через это.
– А мне понравился Валера.
– Кто это? – обе сестры приободряются.
– Ну, такой накачанный.
– Не помню.
– С карими глазами.
– Который креветки готовил?
– Да вы что, в жёлтой майке с номером! Разве вы не обалдели, когда он зашёл?
Девчонки пожимают плечами. Они его не заметили.
– Вот и хорошо, мне больше достанется.
– Ты что, запала?
– Готова прямо сейчас идти за ним босиком в Сибирь.
– Он что, из Сибири? – дотошную сестру-программиста не унять.
– Зачем же мы уехали? Ты не взяла его телефон?
– Нет.
– Ну, надейся теперь на силу острова.
– Что такое сила острова? – как жаль, что нельзя отправить программистку в Гугл. Она сестра Кати, а Катя – моя лучшая подруга на острове.
– Остров исполняет желания.
– Что, правда?
– Проверь в Гугл.
* * *
Приехав домой, я судорожно начинаю искать в Фейсбуке друзей Зельдина по имени Валера, неуверенно всматриваясь в лица. Он или не он? После того, как я посылаю запрос на дружбу Валерию с фамилией Горгулия и четырьмя доберманами на поводке, мне самой падает запрос. Валерий Билабин. То самое лицо, я бы сразу его узнала по тому, как ёкает сердце. Эти скулы, чёлка и гордый взгляд. Сейчас я стеку по стулу. Дура, иди развесь бельё – вон пакет из уличной прачечной, сгниёт же. Помой посуду, муравьи набежали. Протрезвей, в конце концов.
Получив допуск в мои электронные покои, Валера сразу пишет.
– Привет.
– Я ждала, что ты меня найдёшь.
– Не смущай меня.
– Постараюсь.
– А какое сокращение от Пульхерии?
– Пуля.
– Ты шутишь?
– Пуля-дура, научи меня жить! Помнишь такую песню у Летова?
– Не слушаю такое.
– Ладно.
– Ты где живёшь?
– В Чалокламе.
– Хороший район, тихий. Белый песок, разноцветные лодки рыбаков. Я там плаваю по утрам.
– По тебе видно, что ты любишь спорт и рано встаёшь.
– Ты не такая?
– Я панк и наркоман, ты же знаешь.
– Ты что, не плаваешь?
– Я плаваю как русалка.
– Хотелось бы увидеть.
– Русалки очень опасны, они могут утащить на дно.
– Я буду иметь в виду.
– С плохими девушками лучше не иметь дела.
– Я как раз заскучал.
Теперь я понимаю, почему затворники и аспергеры хорошо общаются в интернете. Ещё полчаса назад, у Зельдина, я теряла дар речи и краснела, что можно было сказать и о Валере, а сейчас оба дерзкие как черти.
– Ты замужем?
– Да. В профиле же написано.
– Вот как. Я думал, может, у вас проблемы.
– Проблем нет.
– Но ты одна здесь?
– Абсолютно.
– Странно.
– Вовсе нет.
– Значит, ты любишь мужа и у вас всё хорошо?
– Да.
– Тогда нам лучше не общаться.
– Что, мы даже дружить не можем?
– Нет.
* * *
– Смотри не влюбись!
– Это и есть та волшебная фраза?
– Конечно! У меня всегда работает.
Катя делится премудростью. Мы загораем голые в заброшенной бухте. Пришлось оставить байки у ресорта Ко Ма, босиком, проваливаясь в мокрый песок, вдоль прибоя пробраться к небольшой горе, снова надев кроссовки подняться на неё, цепляясь руками за кусты, и пройти каменистое плато. Зато мы одни. Только на волнах вдалеке качается лодка тайского рыбака. Островитяне – буддисты, им всё равно.
– Погоди, объясни подробнее.
– Тут нет рационального объяснения, это магия.
– Магия?
– Да, на мужчин действует магически. – Катя замирает в полуповороте. На её курносом носу тёмные очки, в синей глянцевой поверхности видно моё отражение. У Кати небольшая грудь с тёмными ареолами, тонкая талия и торчащая стульчиком попа как у негритянки. – Садишься вот так, но как бы случайно, поняла? И бросаешь через плечо: «Смотри не влюбись».
– И?
– И он твой, дальше уже просто ни о чём не беспокоишься. – Катя сладко потягивается, закручивает волосы в «дулю» на голове и, переступая выброшенный на берег плавник, идёт в воду.
– Интересно, – я растягиваюсь на арафатке, которая служит мне и подстилкой, и платком. Напротив очертания острова, к нему по песчаной косе тянется вереница туристов, отсюда – просто разноцветных точек.
– Намажься кокосовым маслом! – кричит Катя из воды. – Оно защищает от мошек!
Санфлаи – это местная напасть. Они живут в белом песке, ты их не видишь и не чувствуешь. Однако через час после загара на коже вздуваются белые волдыри – мошки откладывают личинки под кожу. Впрочем, укусы быстро заживают.
Катя плавает плохо и лениво плещется у берега. Я мочу ступни в пене у линии прибоя.
– Я нарушила все женские правила.
– Колись, – Катя улыбается, заострив черты лисьего личика в веснушках.
– Я начала вешаться на того парня, помнишь, Валера с вечеринки?
– Что ты вообще нашла в этом Валере? Он бедный дизайнер из Белоруссии. Я вспомнила застольный разговор.
– Я и сама не знаю.
Катя вздыхает и ложится в волнах у берега на живот.
– Надо будет подумать, что тебя зацепило.
– Катюнь, ты такая умная, подумай! – я подхожу к Кате, болтающейся в набегающих волнах на животе у берега.
– Я надеюсь, секса у вас не было?
– Нет. – Я кладу Кате на бёдра ступню и легонько шлёпаю.
– Больше ничего не делай. Ты дала ему понять, теперь жди.
– Это позор?
– Трудно сказать.
По насыпи из камней к бухте осторожно подбирается компания из пяти человек.
– Эге-гей! – длинноволосый лидер машет майкой как флагом.
– Да это же Иммануил. – Я спешу к своим вещам, чтобы накинуть футболку. Лишняя застенчивость: подруги Иммануила, едва ступив с камней на песок, сбрасывают платья и, визжа и брызгаясь, голыми забегают в океан. Катя надевает низ от купальника, оставшись топлесс, садится на подстилке и внимательно смотрит на делегацию хиппи.
– Привет, девчонки! – Иммануил, как обычно, сверкает всеми зубами. – Какие вы кайфовые! – глядя на подтянутого, прожаренного на солнце Иммануила, и не скажешь, что ему за пятьдесят.
За ним идёт Валера, навьюченный рюкзаками, пенками, горелкой, и прочими артефактами походников. Я вижу его впервые после знакомства: спортивная фигура, обтянутая полиэстером кислотных цветов. Наверное, так и положено одеваться дизайнеру. Валера прячет от меня взгляд и сгружает ношу возле пепельного круга, оставшегося от чужого костра.
– А мы решили закинуться кислотой и провести ночь здесь, под звёздами! – Иммануил воздевает руки и пританцовывает, как шаман. Порывшись в карманах шорт, он протягивает нам с Катей два чупа-чупса.
– Здесь нет наркотиков? – спрашивает Катя, глядя исподлобья на Иммануила.
Иммануил делает «намасте» – сложенные на груди руки, в знак уважения и благодарности.
– Обижаешь, красавица.
– Катя из Питера просто, – я объясняю её насторожённость бурной молодостью в столице декаданса.
Катя смеётся. Иммануил вытягивается прямо на гальке. Солнце близится к закату, лучи больше не кусаются и нежно ласкают кожу. Таец на лодке уплыл по-английски, чтобы не наблюдать разгул пьяных фарангов.
– Где же Зельдин?
– Зельдин дома, делает уборку, закупается в «Теско» и готовит нам завтрак. Ведь мы вернёмся голодные! – Иммануил с гордостью обозревает свой отряд: Валера отвечает за костёр, пьяный Джексон – за непринуждённый трёп, а дома ждёт хозяюшка-Зельдин. Толстая татуировщица и гёлфренд Иммануила – высокая сутулая блондинка с перьями в ушах – визжат в воде.
– Ладно, я в последний заплыв, – я сбрасываю майку и ловлю взгляд Валеры. У меня широкие плечи и узкие бёдра: атлетическое телосложение, на любителя. Валера любитель. Вот, он покраснел до ушей и побежал в джунгли за ветками.
Оторвавшись от берега метров на триста, я беру влево и заплываю за скалы, где меня никто не видит. Я забираюсь на огромный круглый камень, стараясь не пораниться о гроздья ракушек, которыми он зарос, как морской пенёк грибами. Я наблюдаю движение теней на скалах и пурпурное от заката небо. Камни живые, это медленные волны. Дует прохладный ветер, моя кожа покрывается мурашками. К моему каменному трону подплывает Валера. Я показываю, чтобы он сел рядом.
– Ты не плаваешь голым? – Валера в красных плавках. Он коротко мотает головой, отбрасывая с глаз чёлку.
– А я не люблю купальники, мокрый полиэстер на коже. Поэтому езжу на дикие пляжи.
– Тебе вообще нравится демонстрировать тело.
– Ты осуждаешь?
– Это неправильно.
– Что ещё неправильно?
– То, что ты замужем и общаешься со мной.
– Мы ничего не делаем.
Валера хмурится. Под водой мелькает стая рыбок. Я вытягиваю руку, показывая обручальное кольцо.
– У меня свободные отношения в браке.
– Так не бывает.
– Бывает.
– Между нами ничего не будет.
– Ты не пригласишь меня в гости?
– Нет.
– Ты моралист?
– Я живу правильно.
– Есть кислоту и угорать месяцами в Тайланде – правильно?
– Я работаю удалённо целыми днями. И я не буду есть кислоту.
– Ты противник наркотиков?
– Наркотики – зло.
– А как же твои друзья?
– Я им говорю, что они придурки.
– Противоречивое поведение.
Валера пожимает плечами. Я встаю во весь рост и ныряю. Валера дрожит, наверное, от холода. Я уплываю, оставив моралиста одного.
На берегу Иммануил играет на тамтаме, сидя у костра. Пламя пляшет под удары. Остальные завернулись в одно большое одеяло и курят самокрутки, сидя на йога-коврике. Катя одета в шорты и рубашку и полностью готова, она ждёт меня.
* * *
Ночью снова прогнозировали тайфун. Все фаранги сидели по домам, запасшись водой и крупами, закрывшись от ветра и тяжёлых кокосов, летящих с пальм. Я заперла на засов тяжёлую деревянную дверь и завесила покрывалами окна, чтобы стёкла не полетели в помещение, если разобьются. Укусы мошек вздулись на ногах и под мышками, я помазала их зелёнкой, привезённой из Москвы – здесь можно было купить только слабый раствор йода.
Валера написал, что едет домой и хочет по пути заглянуть ко мне. Я скинула ему точку на карте, зажгла красные восковые свечи и в спешке надела белое платье с вырезом. Ветра пока не было, и пламя свечей горело ровно. У веранды затормозил байк. Валера поднялся по лестнице, мягко ступая длинными ногами. В руках у него была самодельная лампа из гирлянд и прозрачной бутылки из-под водки Абсолют. Он выложил из рюкзака мешок шоколадок из «Севен-елевена» и подключил лампу, выдернув мою зарядку. Я впервые видела его таким уверенным, взбудораженным.
– Ты принял кислоту с ребятами?
– Конечно нет. Они мне надоели.
– Я, видишь, нарядилась в платье невесты.
– У тебя красивая грудь.
Я поворачиваюсь в полупрофиль, набираю в грудь воздуха:
– Смотри не влюбись!
Валера удивлённо смотрит на меня. Я ухожу за имбирным чаем. Всё, Катя сказала – больше ни о чём не беспокоиться.
– На острове девушки редко наряжаются.
– Это мой способ привлечь внимание.
– Ты привлекла моё внимание.
– Ну так какие ко мне вопросы?
Валера сел напротив меня и зажал свои руки коленями. Похоже, ему было нелегко.
– Моя бывшая жена тоже любила наркотики. И секс.
Я молчала, внимательно наблюдая, что он будет делать дальше.
– И вообще ты мне её напоминаешь. У неё даже такая же стрижка была, когда мы познакомились.
У каждого из нас было своё кино. Сейчас я с интересом смотрела чужое. У меня было ощущение, что жизнь поставила меня в неизвестной роли, не спросив. Возможно, этот мужчина не был даже любовником, а был послан мне как ученик или зритель, а его физическая привлекательность служила приманкой: то, на что меня легче всего взять.
– Мы не будем спать, я себе это обещал.
– Объясни.
– Я не понимаю, почему ты изменяешь мужу.
– Как видишь, изменить не выходит.
– Это не смешно.
Мне хотелось быть нежной, весёлой и загадочной, но я злилась.
– Я думаю, мой брак не твоё дело.
– Моё.
Как ни странно, он был прав – любой приближённый человек имел право знать, как он вписывается в мою историю. Валера вёл себя доминантно, выглядел ответственно.
– У нас свободные отношения.
– Как это?
– Ты из Белоруссии, у вас там так не принято?
– Беларуси.
– Не знаю такой страны.
– Почему ты грубишь?
От беззащитности я стала резкой. Но он этого вполне заслуживал – он мутил чувства на пустом месте. Я ничего уже не понимала. Зачем он приехал? Никто не поедет просто так в ночь, когда обещают тайфун.
– Полиамория? Я такого ещё не встречал.
– Понимаешь, моё тело принадлежит мне, а не мужу, я родилась свободной. Я живу свою жизнь. Ты – важный для меня человек. Зачем класть между нами меч?
– А как бы на это посмотрел твой муж?
– Точно так же, как я. Он тоже свободен. Мы вместе добровольно, наш союз не тюрьма.
– Я был на месте твоего мужа.
– Ты о чём?
– Моя жена мне изменила. Мне было больно, и в голове постоянно крутились эти мысли…
– Ты поэтому развёлся?
Валера промолчал. Подул ветер, и задул пламя свечей, зазвонил колокольчик на соседнем доме.
– Остров подарил тебе урок.
– Остров?
– Конечно! Он стоит на розовом кварце. Тут исполняются желания и открывается мышление. Твой урок – посмотреть на измену с другой стороны.
– Ты вещаешь как гуру!
– Жалко, ты не под кислотой.
Мы оба засмеялись.
– Нормальные люди тебя не поймут. Никто не верит в свободу. – Валера был убедителен, я не могла изменить этот мир под себя, нормальные люди меня не понимали.
Я подошла и села Валере на колени. От его запаха я начинала дрожать. Я чувствовала, что он дрожит тоже, и обвила его шею руками.
– Не надо.
– Не хочешь остаться?
– Нет.
Валера резко встал, спихнув меня, схватил свой шлем для байка, оставленный в углу, и быстро спустился по лестнице.
– Останься, сегодня тайфун!
Валера достал из багажника и натянул худи: ночная езда на байке – привычное испытание холодом.
– Я обещаю, я не буду приставать! – мои слова звучат глупо.
Заревел мотор. Валера оттолкнулся ногами, чтобы выехать из песка.
– Хочешь сказать, я шлюха, да? – неожиданно у меня выступили слёзы. – А ты такой правильный, да?
Шум мотора заглушил мои слова.
Всё стихло. Горели свечи, мигала забытая бутылка Абсолюта. Зелёнка под мышками испачкала платье «невесты». Платье погибло. Тайфун снова прошёл мимо.
* * *
– Есть такое понятие baby whisperer. Человек, который хорошо ладит с детьми. А ты – аутист висперер.
– Аутист висперер?
– Да.
– В смысле, я понимаю аутистов?
– Мужчин-аутистов. Ты проходишь сквозь аутическую стену, ты единственная, кто их видит.
– Ты считаешь, это моя миссия?
– Скорее всего. Много у твоего Валеры девушек?
– Я ни одной не видела.
– При этом выглядит он нормально?
– Более чем. Загорелый красавчик тридцати лет.
– Значит, дело в поведении.
Катя режет манго. Есть отдельный способ: разрезать пополам и сделать квадратные насечки, так что кубики манго висят на кожуре, их удобно кусать, что Катя и делает. Сок течёт по её твёрдому круглому подбородку, я любуясь окидываю её взглядом от выгнутой талии до щиколоток. Катя вся состоит из глубоких и плавных изгибов. Наверняка мужчины так же любуются подругами, как я – Катей.
Я не хочу есть, когда я расстроена, у меня пропадает аппетит. Мы сидим у Кати на веранде, на втором этаже, на круглых мягких мешках-креслах.
– Моя миссия его вылечить или просто понять?
Катя смеётся и садится в лотосе поудобнее.
– Пока вылечишь, с ума сойдёшь. Я бы на твоём месте чередовала – один нормальный, потом аутист, и так далее.
– Я больше не хочу с ним видеться.
– Поехали на йогу в Шритану, взбодришься.
* * *
«Савадика!» – дзинь. «Капунка!» – дзинь.
«Здравствуйте» и «спасибо» по-тайски.
– Я в «Севен-элевен». Что-нибудь купить?
– Я слышу, только в «Севене» такой дзинь.
У банкомата медитирует хиппи, похожий на Иисуса Христа.
В зеркале ловлю своё отражение – кроме белого шлема, на мне персиковая туника на голое тело и бежевые шаровары. Я только что позвонила и поставила перед фактом.
– Ладно, купи чай. – Валера часто дышит в трубку. Он уже сказал «да».
На высокой скорости, прибавляя газ от возбуждения, я сворачиваю возле заправки. Мальчик меня заморочил, и любопытство двигает меня вперёд. Я уверена, он ждёт меня, хотя подчёркнуто холоден и жесток.
У Валеры на веранде темно.
Я поднимаюсь.
– Света нет?
– А зачем он нужен? – Валера смотрит на меня напряжённо. Мне кажется, он злится. Он уходит на маленькую кухню, гремит чашками. Его «эротическая» лампа из Абсолюта осталась у меня дома.
Я осторожно сажусь на лавку в углу по-турецки. Валера в одних плавках. Это специально? Зачем он так со мной? Каждое его движение обжигает меня и обессиливает. Я теряю весь запас наглости, которой пузырилась ещё полчаса назад, и с трудом нахожу слова. Он меня не хочет. Зачем я купила презервативы? Дура.
Валера садится напротив и, закинув ногу на ногу, закуривает. Я стреляю у него самокрутку и закашливаюсь от затяжки. Я давно не курю табак, а марихуана вызывает у Валеры неадекватную реакцию. Он весь сплошные психологические проблемы.
– Меня ждёт друг. Он разбился на байке, я должен отвезти ему лекарства.
– Хорошо. Ты хочешь, чтобы я уехала?
Валера сердито зыркает на меня.
– Я сдала сегодня большую работу, и у меня настроение кататься и веселиться.
– Молодец, – Валера хмурится.
Похоже, он воспринимает меня как врага. Как диверсанта.
– Я не смогла сдержаться. Я теряю голову.
– Чего ты хочешь?
– Ну, наверное, ничего. Мы же решили, что мы друзья?
– Мы решили?
Валера изо всех сил сопротивляется романтичности момента. Ему не всё равно.
– Дружба не предполагает.
– Чего? – Валера превратился в натянутую струну.
– Бывает такая дружба, – я блуждаю взглядом по деревянным перекрытиям дома: огромный жёлтый варан с серыми пятнами сидит на балке под потолком. Он сливается с доской, едва заметно шевеля зобом.
Я встаю и осторожно обхожу Валеру. У меня тянет в животе. Валера замер. Я собираюсь в туалет, путь лежит через спальню. У меня подгибаются ноги, сейчас я увижу его кровать. Вот его смятая постель, здесь душно и очень много его запаха: он лёгкий и приятный, как будто он эльф, а не мужчина. Не зря же он носит яркую одежду.
Какая чистая ванная, на полу у слива нет песка, минимум предметов: бритва, мыло, паста. На руке кровь: началась менструация. Придётся что-то придумывать с туалетной бумагой.
– Я видела резинку для волос на раковине, – я вернулась и наклоняюсь, чтобы отряхнуть лавку от пепла, и оказываюсь в опасной близости от мужского плеча. Воздух рядом ощутимо становится горячим, у мужчины поднимается температура! Будь он проклят, если он меня не хочет. – Тут бывает девушка?
– Это моя резинка, – Валера встряхивает головой, чтобы чёлка не падала на глаза. Он показывает, как собирает чёлку сзади в хвост, и победоносно улыбается: я обнаружила ревность. Валера – невыросший обиженный подросток, чувствительный к любому неуважению.
– Прошёл час, – у Валеры в голосе откуда-то железные нотки. Определённо, мы выясняем, кто тут нижний, а кто верхний. Как только я прикидываюсь нижней, дело спорится.
– Я тут минут пятнадцать. Тебе так скучно со мной, что мгновения кажется вечностью.
– Мне не скучно с тобой, а взгляни на часы.
Действительно, я звонила полтора часа назад. Я что, в другом коридоре времени? Я начинаю нервно смеяться.
– Ты любишь футбол, ты любишь походы, ты живёшь в Белоруссии, бог мой, да ты слушаешь группу Король и Шут! Как в одном человеке мог собраться такой букет девиаций, мне глубоко чуждых? Почему я здесь?
Оскорбления срабатывают. Валера глубоко вздыхает.
– Пуля, всё, мне это надоело, – Валера резким движением хватает меня за плечо и тащит в спальню. Прижав к стене, он берёт в ладони моё лицо и целует. Я теряю ориентацию в пространстве. Всё это время я страдала от жажды, и мне будто дали воды. Мы оказываемся в простынях, оба в поту. Кондиционер выключен, в конце концов даже дышать становится горячо, а от прикосновений плавится кожа.
– У меня менструация, я не могу.
– Как? – Валера совершенно растерян. – Я боюсь крови.
– В смысле, упадёшь в обморок?
Я сажусь на кровати, и привычно закрытые от сосредоточения глаза широко распахиваются.
– Могу потерять сознание. С детства так. Мама медсестра, я насмотрелся.
Такой ранимый Человек Дождя. Я глажу его пальцами ног там, где он чувствует острее всего.
– Мы что-нибудь придумаем.
Пот льёт градом. Плечи у Валеры наощупь такие твёрдые, и он легко меня поднимает. А рот сладкий, пот пахнет молоком. Природно он создан, чтобы я могла принимать его с удовольствием.
– Почему так жарко?
– Не знаю, я адаптировался, привык не включать кондей.
Валера ищет пульт.
Я выхожу на веранду полуголая, чтобы охладиться. Под крышей кричит жёлтый варан. Правильно делает! Этим криком он отпугивает змей. Варан выбирает самые уютные дома.
– Ты пойдёшь в душ? – Валера выходит уже в шортах и футболке. Я внимательно смотрю на него. Меня осеняет – он злился, потому что хотел меня всё это время, а я не понимала. Ему нужна игра, где женщина хочет, а он ни в чём не виноват. Особенно щекочет нервы, когда отношения преступны. Чужое кино, какое ты сложное.
– Я хочу оставить на себе твой запах, на какое-то время.
Я слишком порочна для него. Валера смотрит поражённо. Почему он хочет, чтобы я обязательно пошла в душ? Мокрые тела, струи воды, холодный кафель. Есть и такая эротика. Интересно, а у него есть верёвка? Я ищу глазами гамак: верёвки от гамака подходят для связывания как нельзя лучше.
– Тебе надо уехать.
– Что?
– Я говорил, мне надо к друзьям, а тебе пора, – Валера смотрит на часы и, сжав челюсть, кидает в рюкзак манго, бутылку устричного соуса, батарейки, антисептик, другую ерунду.
Я сглатываю и не могу сказать ни слова, даже если бы захотела. Натянув тунику, я киваю на прощанье и ухожу в темноту.
Пока я еду по миддл роад, мои глаза заливают слёзы. Их нельзя вытереть: руки вцепились в руль байка, а лицо закрыто шлемом. Я щурюсь, моргаю и потряхиваю головой из стороны в сторону, чтобы мне не заливало обзор. Всхлипнув и включив дальний свет, я набираю скорость до девяноста километров в час.
Я сама жестока, и со мной жестоки.
* * *
В Катино лицо брызгает струя воды: её сын выпросил водный пистолет вместо мороженого.
– Ай! Не трогай маму!
Хитрец убегает в сторону верёвочных качелей на пальме. Катя переворачивается, открыв миру накачанные ягодицы. Каждое утро Катя пробегает десять километров по асфальту, мимо лежащих в тумане буддистских храмов. ЗОЖ чрезвычайно моден на острове хиппи.
Мы на «цивильном» пляже, в купальниках, втроём: я, Катя и сестра-программист.
– Мы шли по компасу десять километров, почва там каменистая, – сестра-программист громко хлюпает арбузным шейком, купленным здесь же в кафе. Вчера она ходила на Као Ра с парнями и полна впечатлений. – Удивительно, что племена, прежде населявшие остров, не оставили аутентичных строений в джунглях.
Катя приспускает свои синие очки и открывает рот в полуулыбке, обнажив свои мелкие перламутровые зубы.
– Как твой аутист?
– Он оказался не так прост. Наши отношения похожи на БДСМ.
– Ну, тебе же это нравится.
– Не уверена. Глубину погружения не выдерживаю.
– Не забывай, ты аутист-висперер. Это твой долг. Кто, если не ты?
– Кончай издеваться.
– Через сколько минут мы встанем и пойдём? – программист перебивает наш интим. – Я обещала написать сообщение Андрею, когда буду дома.
– Кто такой Андрей? – мы с Катей переглядываемся.
– Андрей Зельдин, ракетостроитель! – сестра-программист светится гордостью.
– А, Зельдин. Теперь мы вспомнили, как его зовут, – я подаю Кате самокрутку и прикуриваю.
* * *
С пальм с громким стуком падали зелёные кокосы, величиной с коровью голову. Тёплый дождь то заряжал, то прекращался, пришлось снять с куста синее платье в блёстках. Платье проходило профилактику от плесени на солнце. Плесень не отстирывается, если попадёт на одежду, прости-прощай.
Остров дал знак, что работать сегодня не нужно: не включался ноутбук. От влаги выходит из строя вся техника. Я подмела дощатый пол, налетевший сор исчезал в щелях дома на сваях. Этой же метёлкой выгнала за порог забредшую дикую собаку, две минуты постояла в планке, съела пару маленьких бананов и выкурила косяк. Большие бананы, привычные европейцам, тут служили кормом для слонов.
Наконец вышло солнце: скорее позагорать, пока дождь не запер меня на неделю дома. Я достала айфон из банки с рисом, который вытягивал лишнюю влагу из аппарата. Три сообщения от Валеры.
«Ты поедешь на пляж?»
«Я бы тоже съездил».
«Всегда рад знакомым лицам!»
Оставив без ответа глупую реплику, я скинула в мессенджер точку на карте и завела байк.
Валера подъехал к песчаному плато на взгорье, где я ждала его. Мы спустились в овраг, заросший колючками, с засохшими углублениями от потоков воды. Перед нами шмыгнула серая большая обезьяна. Я выковырнула из земли под ногами камень.
– Боюсь обезьян, вдруг нападут.
– Если нападут стаей, камень тебя не спасёт.
– Хоть какое-то оружие. К тому же я с тобой.
Валера усмехнулся.
– Ты не защитишь меня?
Валера промолчал, только подал мне руку на спуске. Место, куда я вела, было труднодоступным, на северном краю острова. Здесь заканчивалась дорога, и только самые отчаянные туристы углублялись в джунгли, чтобы добраться до живописных диких пляжей в стиле Баунти.
От прикосновения к руке мужчины, который мне нравился, по всему телу прошла волна холодных мурашек. Тёплая кожа, тугие мышцы, только взгляд прячется. Я решила не проявлять никакой инициативы к сближению.
Осторожно перелезая по крупным чёрным скалам, мы вышли к заливу. Волны разбивались о берег в завораживающем ритме и закручивались в воронки. Я расстелила на самом плоском камне арафатку и включила музыку на телефоне. Вдалеке силуэтом маячил тайский рыбак в круглой шляпе и с удочкой. Солнце то выходило, то скрывалось за серыми перистыми облаками, размазанными по небу тонким слоем.
– Ты слышишь музыку? – Валера сел на скале повыше моей и сложил руки на коленях.
– Да, это я включила.
– Я думал, это у того рыбака.
– Тайский рыбак, слушающий группу Cure? Почему бы и нет.
Я начала раздеваться: кроссовки, шорты, худи, белая майка. Я развязала на шее тесёмки тонкого лифчика и сняла розовые трусы. Валера глубоко вздохнул. Мне очень хотелось произвести на него впечатление. Внезапно мой слух обострился, ветер качнул пальмы и вздыбил волны, я услышала далёкий звук колокольчика, и в глаза ударил яркий цвет волнующегося моря. Волны сегодня были опасными, но напряжение, которое хотелось сбросить, погнало меня в воду. Я нырнула со скалы рыбкой. В своём воображении я была прекрасной русалкой со стройными ногами вместо хвоста, резвилась в воде как рыба и растворялась в пене. Потрясённый влюблённый Валера наблюдал за мной с берега. В реальности волны были выше головы, меня бросало как щепку, я едва успевала заглатывать воздух, прежде чем ноздри и рот снова заливало водой. Меня отнесло течением достаточно далеко от камней. Я изо всех сил гребла к берегу. Валера сидел наверху спиной ко мне, весь в своих мыслях. Меня уже пора было спасать, но так опозориться я не могла. Образ сильной и свободной женщины осыпался, а под ним оказывалась беспомощная курица, полезшая в воду в шторм.
– Валера! – крикнула я, но шум прибоя глушил звук. Валера не откликнулся.
Рыбака я даже не видела, с той стороны, где меня бросало, обзор был закрыт тёмными пещеристыми скалами. Кричать я уже не могла, вода заливала рот и ноздри, мутила в глазах, переворачивая течением всё тело, как в мясорубке, разбивая в щепки чувство верха и низа, опоры гравитации, данной нам, сухопутным, от природы. Я упорно после каждого удара разевала рот, захватывая кислород как пылесос, и после круговерти стремилась головой вверх, к поверхности.
В очередной раз нащупав затылком небо, я почувствовала замедление мясорубки, собрала все силы и рванула вперёд. Мощно толкаясь в воде ногами как лягушка, я приблизилась к прибрежным камням и поняла, что обратно не заберусь. Скользкие выступы были покрыты тиной и острыми как лезвия ракушками. Волны всё жёстче бились в щели между скалами, кипя, шипя и завиваясь спиралями. Очередной толчок ударил в спину, расплющил о чёрную масляную стену камня. Океан наказывал меня за самоуверенность, вода давала пощёчины то слева, то справа. Забыв о боли, я нащупала ногой первый попавшийся выступ под водой, рукой уцепилась за выступ сверху, усилием пресса подтянулась на мокром камне и упала на суше, пытаясь отдышаться.
Как античный герой я была жалкой игрушкой в руках стихий и Олимпийских богов. Под ногами был тёплый шершавый камень. Камни спасли меня. Отлежавшись, настроив дыхание и протерев глаза от воды, я поднялась к Валере. За собой я оставляла яркий след. Из тонких порезов выступала алая кровь, смешивалась с солёными каплями, становилась розовой, струилась по рукам, ногам, груди и животу. Выглянуло солнце. Валера растерянно скользил по мне взглядом.
Голая и окровавленная, я стояла под ярким солнцем на чёрных камнях: амазонка после неудачной охоты.
Валера глубоко вздохнул, плавно закрыл глаза и обмяк спиной, едва успев смягчить удар головы о камень расставленными локтями. Я подскочила к нему. Он был в обмороке.
От шока восприятие обновилось, и я с трудом узнавала спутника. Это не был друг, это был партнёр по игре, разочаровавший меня. Я размашисто ударила его по щеке. На ощупь его плоть была как пластилин – прохладной, плотной и влажной. Он вернулся в сознание и щурился, поставив на место зрачки, как будто вынырнул из потусторонней ямы. Мне не хотелось смотреть ему в глаза.
– Что случилось? – Валера сел и озирался кругом.
– Я поранилась об ракушки. Ещё у меня сорвало обручальное кольцо.
– Что ты скажешь мужу?
Вопрос адюльтера так волновал его, что обнаруживал себя как первейший страх.
– Конечно правду, – я достала из рюкзака белую бандану, похожую на бинт, и промокнула порезы.
– Что ты была здесь со мной?
Я засмеялась.
– Символично с кольцом, да? Как ты думаешь, я истеку кровью?
– Нет, от солнца она свернётся. Ляг и расслабься.
Его голос неожиданно успокаивал. У меня дрожала нижняя челюсть, клацали друг о друга зубы, и по спине бежали мурашки. Мне надо было пережить шок.
– Всё нормально, у меня мама медсестра. – Валера всё ещё сидел на дистанции, боясь подойти ко мне из чувства такта, чтобы не потревожить.
Я растянулась под лучами. Валера протянул с верхнего камня руку, я схватила и сжала ладонь. Мы молчали какое-то время.
– Пуля, кто я для тебя?
– Ты игрушка богов.
Валера отпустил руку. Вдалеке маячила фигура тайского рыбака. Я чуть не утонула, потеряла кольцо, истекаю кровью, а он всё пытается выловить своё счастье в бурных волнах. И ему совершенно всё равно. Будда любит остров. А местные жители – продолжение острова, как пальмы, обезьяны и манго-шейк.
* * *
Мы больше не виделись. Тайфун так и не дошёл до острова. Солнце жарило с утра до пяти часов, пятьсот островных оттенков зелёного цвета снова стали яркими. Уезжая, я отправила Валере трек Sweet Harmony с клипом, где множество нежных обнажённых красавиц подпевали ухоженному гею – давай, пойдём вместе в волшебстве и гармонии! Мне хотелось завершить сезон приятными чувствами и мягкими углами.
Такси высадило меня на пристани, фаранги с чемоданами и тюками сидели на лавках под навесом в ожидании парома. Здесь никто никуда не спешит, расписание транспорта примерное. Таец надел мне на руку голубой бумажный браслет «до Самуи» и шлёпнул наклейку на чемодан.
На лавке, прикрыв глаза кепкой дремал Иммануил. Рядом сидела Катина сестра-программист и ковырялась в телефоне. На руках у них были такие же голубые браслеты, как у меня.
– И снова здравствуйте!
– О! – Иммануил присел, расправив обнажённый торс. – Детка, ты прекрасно выглядишь! Ты загорелая как шоколадка. И даже остров-тату тебе идёт.
– Остров-тату?
– Да, порезы и царапины после падений с байка не проходят, а оставляют тёмные полосы на коже: остров-тату.
Я поглядела на свои руки с царапинами – ну вот, с почином. Теперь я настоящий островитянин.
– Вы что, уезжаете?
По настрою было непохоже, что ребята готовятся покинуть остров: никакой тоски в глазах.
– Мы на Визаран!
– Надолго остаётесь?
– Пока остров не отпустит!
– Сколько километров до Самуи? И какой он формы? – программист вступила в беседу.
– Зельдин нашёл себе подругу, – подмигнул Иммануил. – С тех пор, как мы сходили на Као Ра, они не расстаются.
Девушка-программист покраснела. Подошёл Зельдин, неся в мешочках пад-тай.
– Весь центр обошёл, пока нашёл такой, как ты любишь! – он протянул фаст-фуд Иммануилу, тот принюхался и одобрительно кивнул.
Паром подошёл к пристани и издал гудок, народ засобирался. Матросы с парома встали в ряд, перекидывая друг другу чемоданы и тюки с палубы, складывая их на берегу. Толпа дебелых бледных европейцев с походными рюкзаками повалила на берег.
– Фулмунщики, свежая кровь! – бросил Иммануил. Пляжная алко-вечеринка Полной луны каждый месяц привлекала простаков-иностранцев. В эти дни невозможно было арендовать жильё или байки, а сами фулмунщики валялись пьяные по всему клубному району Хадрин, загрязняя собой окружающую среду. Их было принято недолюбливать.
– Хей! – заорали с палубы. – Остров! Мы всё тут разнесём к чертям! Новый сезон открыт!
– А, это наши, – улыбнулся Иммануил.
– Через сколько минут вставать? – программист дёрнула за майку Зельдина.
– Посмотрим по ситуации, – Зельдин смутился. Было заметно, что девушка утомляла его.
– Хочешь? – он протянул мне свой нетронутый пад-тай.
– А ты?
– Я обойдусь, – Зельдин расплылся в улыбке, ему нравилось быть добрым.
* * *
За окном лежал толстый слой снега: на новогодние праздники дворники отдыхали. Машин почти не было, хотя улица центральная. Прохожих тоже. У меня в Москве вид из окна восточно-европейский: всё такое аккуратное и квадратное. Я одна парила в пузыре кухни, как космонавт в космическом корабле. В новостях опять обещали тайфун на острове, как и год назад. Вот бы их всех смыло, – думала я, – за то, что они поехали, а я нет. Бренькнул телефон. Ого, Валера.
– Привет, ты не на острове случайно?
– Нет, не получилось по деньгам.
– Ясно, жаль.
– Хотел меня увидеть?
– Не смущай.
– Почему ты смущён?
– Эти твои разговоры.
– Такие разговоры очень приятны зимой. Они согревают.
Валера после моего прощального послания с поющими геями был милым, посылал мне то лайки, то ссылочки на фильмы, то поздравления с днём рождения. Обычная сетевая дружба. Но откровенный разговор получился только сейчас.
– Мне сложно общаться с девушками.
– Проблемы в личной жизни?
– Да.
– После развода?
– Последний секс был с тобой.
Ведь это даже не было сексом. Впрочем, в современной откровенности общества сексом было всё, что считал сексом сам участник. Больше не было поцелуев, петтинга, всё это стало сексом. И это верно.
– Как это возможно, ты же красивый?
– У красивых всегда так. Красота для мужчины не главное.
– Не понимаю, в чём проблема.
– Я не могу даже заговорить с женщиной, а сам только и думаю о постели.
– Со мной ты разговаривал.
– Я переступил через себя.
Когда человек переступает через себя, то виноват обычно кто-то другой, но только не он. Со мной он переступил через себя, вот как. Связь с природой и жизнью пробивалась сквозь асфальт его ментальных конструкций, пытаясь спасти. Я на миг развеяла плотную завесу его растерянности перед жизнью и теперь отвечала за всё.
– Ты только со мной можешь быть откровенным?
– Да.
– Я аутист-висперер.
– Кто?
– Неважно.
Людям, слишком сосредоточенным на себе, непонятно, почему они в депрессии, почему между ними и другими людьми стена, за которой им тоскливо и одиноко. Всё так просто – эгоистов все сторонятся. Я присматриваюсь к эгоистам, милосердно взламываю панцирь, так лечу и себя: ведь эта ловушка естественна для человека.
– Когда мы встретились, ты был активен.
– Я увидел твои глаза.
– У меня было цунами из матки, прости.
– Цунами из матки? Ужасное выражение.
– Слушай, это шутка. Мне был знак, и я терпела твои выходки.
– Мои выходки?!
– Ты вёл себя непоследовательно.
Ты – моё зеркало, как и каждый встречный. Стало ли тебе легче от встречи?
– Это ты вела себя непоследовательно. Когда мы познакомились, ты сразу уехала.
– Я волновалась.
– Я не хотел нашей связи.
– Нелегко быть моралистом.
Я видела паутину, которая опутывает руки и ноги Валеры, но паутину эту создавал он сам, как вышедший из природного алгоритма паук, сам ставший своей жертвой. Я не могла ему помочь.
– То, что было – неправильно.
– Ты благородный дон. Хочешь, я научу тебя соблазнять женщин?
– Будешь секс-тренером?
– Понимаешь, ты даёшь противоречивые сигналы. А надо прямые.
– Я не понимаю.
– Разумеется. Попробуй выражать желания словами.
– Я хочу тебя увидеть.
– Хорошо.
– Я смотрю на твои фотографии в интернете.
– Хорошо. Скажи – я теряю голову.
– Я теряю голову.
– Ну вот.
Январь 2019
